Услышав такое неожиданное предложение, Монах настолько поразился, что с трудом смог взять себя в руки. Он спросил:

— А какие у меня гарантии, что ваши счета не окажутся фуфловыми? К тому же я не миллионер, чтобы достать вам из кармана такую сумму.

Шароев не спеша затушил в массивной стеклянной пепельнице недокуренную сигарету и произнес:

— Я уже думал об этом и готов пойти на риск. Вы мне проавансируете, скажем, десять тысяч, а остальное отдадите после того, как получите всю сумму или большую часть. Идет?

Монах задумался.

Дюк все равно битая карта, пусть хоть его деньги послужат на благо воровской общине. Предложение действительно казалось заманчивым, очевидно, на него стоило согласиться. Однако просто так отдавать десять штук баксов Фомину не хотелось. И не потому, что он был прижимистым или жадным, просто одна мысль о том, что на его деньги будет жировать «кум», приводила Монаха в бешенство.

Поразмыслив еще какое-то время, авторитет серьезно произнес:

— Я готов вам выдать аванс и обещаю полностью с вами рассчитаться после получения всей суммы, только этого мало.

— Что же вам еще? — удивился Шароев.

— Я хочу, чтобы вы выпустили на свободу Зеленцова, — ответ прозвучал твердо и непреклонно.

Полковник пристально посмотрел на собеседника, пытаясь угадать ход его мыслей. Это ему не удалось, и он спросил, не скрывая любопытства:

— Зачем вам понадобился Дюк?

Монах улыбнулся, обнажив золотую фиксу, насмешливо произнес:

— Я же у вас не спрашиваю, зачем вам деньги. Считайте это основным условием нашей сделки.

— Ну что ж, — протянул Шароев, — значит, мы договорились. Зеленцова отпустят завтра утром — это я вам гарантирую.

— Хорошо, — удовлетворенно ухмыльнулся Фомин, — деньги получите немедленно.

Авторитет поднялся со своего места и прошел в дом.

Он вернулся через пару минут в сопровождении Брюса, который нес бумажный пакет с деньгами.

Телохранитель протянул посетителю конверт и сказал:

— Пересчитайте, здесь ровно десять тысяч «зелени».

— Я вам верю, — ответил полковник, пряча доллары во внутренний карман пиджака и направляясь к выходу.

Фомин последовал за ним:

— Запомните этого пацана, его зовут Дима. В следующую встречу, если она, конечно, состоится, оставшуюся сумму передаст вам он.

Полковник согласно кивнул головой и направился к калитке.

В эту секунду ворота распахнулись, и во двор въехал стального цвета «мерседес», из остановившегося неподалеку от собеседников роскошного автомобиля выпорхнули сестры и порывисто бросились к Монаху, но замерли на полдороге, будто натолкнувшись на невидимую преграду.

Удивленные взгляды девушек устремились на полковника, который, в свою очередь, растерянно смотрел на близнят.

Первой пришла в себя Маша. Сделав шаг в направлении Шароева, она ангельским голоском спросила:

— Папа, что ты здесь делаешь? Разве вы знакомы с Валерой?

Ошеломленный Монах напоминал театрального мима, так часто сменялись выражения его лица: сначала — шок, затем — полное непонимание происходящего, переходящее в гнев…

Но авторитет не был бы авторитетом, если бы не сумел взять себя в руки: он громко расхохотался, схватившись за живот, после чего выразительно посмотрел на очумевшего полковника и произнес:

— Папаша, да мы с вами родственнички. Вот это «рамс», вот это «косяк» на вашу седую голову.

Веселость авторитета передалась девушкам — они сперва неуверенно, а затем все сильнее и сильнее принялись звонко смеяться, потешаясь над неожиданным обстоятельством.

Один только полковник не разделял общего веселья. Он будто врос в землю, бешено вращая глазами. Наконец к нему вернулся дар речи:

— Как, неужели вы живете с ним? — Шароев указал на Фомина. — Почему я об этом не знал? Ах да… — он хлопнул себя ладонью по лбу, как бы что-то вспомнив. — Мне же докладывали, что Монах живет с какими-то сестрами-близнецами, но я и мысли не мог допустить, что это вы. Но как такое могло случиться?

— Вы имеете в виду, как такие правильные и хорошо воспитанные девушки, да притом — такие молоденькие, могли повестись на такого старого пердуна, как я, к тому же уголовника с красочным послужным списком? Не зря говорят, любовь зла, полюбишь и козла, а я, слава Богу, не козел.

Не найдя, что ответить, Шароев резко повернулся и направился в сторону поджидавшей его машины, бросив на ходу:

— Могли бы и дома иногда появляться, мать волнуется…

Окончания фразы Монах не расслышал. Провожая глазами удаляющуюся фигуру полковника, авторитет в который раз за последний месяц искренне удивился превратностям насмешницы-судьбы.

В голове пахана вновь возникло множество вопросов, но, как и прежде, он не находил ответа ни на один из них.

Обняв за талии сестер, Фомин двинулся в сторону дома, увлекая их за собой.

Зеленцов искренне удивился, что полковник сдержал свое слово. Он выходил за ворота следственного изолятора в Лефортове, щурясь на яркое весеннее солнце, которое, как казалось Дюку, радуется вместе с ним.

Окидывая взглядом небольшую площадку для стоянки автомобилей, Зеленцов не понимал, почему его никто не встречает.

«Ну, Паша, — пронеслось в его голове, — я тебе задам жару, небо с овчинку покажется. Небось опять проспал, идиот. Ладно, Бог с ним, главное, я на свободе, а остальное все блевотина. Сейчас в баньку, потом со Светкой залезу в бассейн и отдрючу ее по полной программе. Кстати, пора с ней подвязывать — как ни хороша биксота, а все одно и то же — та же херня, только другим боком».

Мысли Зеленцова были прерваны звуком резко затормозившего автомобиля. Обернувшись на шум, Дюк увидел в нескольких метрах позади себя мягкие обтекающие линии светло-серого «бимера» третьей серии.

В следующую секунду на солнце блеснул хромированный ствол пистолета, и прозвучал громкий выстрел, звучным эхом отразившийся от вековых стен тюрьмы.

Отброшенный мощным ударом пули, Дюк нелепо растянулся на проезжей части, широко раскинув руки и уставившись затуманенным взором в бездонную синеву столичного неба.

К месту свершившейся казни стекались любопытные прохожие; они не подозревали, что разыгравшаяся трагедия — закономерный конец беспредельного негодяя, приговоренного к смерти воровской сходкой…

Фомин, ощущая неловкость в непривычной обстановке банковского офиса, скромно примостился на краю мягкого кресла.

Напротив авторитета расположился Гладышев — привычно развалившись на комфортных подушках кожаного дивана, он доброжелательно смотрел в глаза школьному товарищу.

Наконец банкир не выдержал затянувшегося молчания и произнес:

— Значит, будем работать вместе?

Монах в ответ улыбнулся:

— Пусть трактор работает — он железный, а у нас с тобой — дешевое сотрудничество, хотя это слово мне тоже не нравится.

— Разве дело в названии, — поспешил на помощь приятелю Гладышев, — главное, что между нами нормальные отношения.

— Вот с них и начнем, — улыбнулся пахан. — Мне надо, чтобы ты помог снять с нескольких счетов кое-какое «лавэ». — Заметив недоуменное выражение собеседника, он пояснил: — Ну деньги, деньги…

Банкир наморщил лоб.

Видя, что просьба несколько насторожила товарища, Монах произнес:

— Что-то около четырех лимонов «зелени», которые раньше принадлежали одному голимому гандону, а теперь обогреют братву.

Гладышев понятливо кивнул и ответил:

— Мое дело — финансы, а все, что не входит в этот узкий круг, меня мало волнует. Как при коммунистах: партия сказала — комсомол ответил «есть». Я сделаю все, что в моих силах, оставь мне номера банковских счетов, остальное пусть тебя не заботит.

Пахан довольно улыбнулся и, приподнявшись с мягкого сиденья, крепко пожал школьному товарищу руку, собираясь уходить.

Банкир остановил Фомина.

— Валера, погоди, у меня для тебя кое-что есть.

Монах вопросительно посмотрел на собеседника, не в силах догадаться, что тот еще хочет ему сообщить.